Надежда, 60 - 21 апреля 2014 18:59

Наконец пришел долгожданный поезд. Это был товарняк, куда нас заталкивали толпами, воздуха почти не было. Не было ни воды, ни уборных, и мы справляли нужду где попало, - в тамбурах, открыв вагонную дверь наружу. Многие, страдающие расстройствами желудка, так и не дождавшись остановки состава, когда можно было облегчиться под вагонами, - делали тут же, под себя. Вонь в вагоне стояла невыносимая. Да еще кому-то вздумалось умереть, когда ближайшая остановка поезда предполагалась только через полсуток. Его завернули в чье-то детское одеяло и отнесли в скотский вагон, который находился в самом конце состава.
Вот так мы и ехали до самого Красноярска. На всех крупных станциях мама выбегала на привокзальный базарчик, чтобы обменять на продукты что-нибудь из вещей.
В результате, мы прибыли в Красноярск в тоненьких кофточках. Нас высадили из поезда в лютый сибирский мороз, и пока пересадили на катер, на котором мы должны были отправиться дальше по Енисею, все заработали воспаление легких. Вскоре заболевают тифом мои младшие сестричка и братик. На судне уже были случаи заболевания этой страшной болезнью, и я видела, как, завернутые в тряпье трупы, сбрасывали за борт, в ледяную воду. На судне не было никаких медикаментов, еды, да и пресная вода заканчивалась. В общем, когда мы прибыли на конечную станцию Усьмана, в леспромхоз, - брат с сестрой умерли, и мы с мамой остались вдвоем.

От голодной смерти в блокадном Ленинграде меня спасло то, что папа отвел меня в этот детский сад-интернат.Он приходил ко мне в детский дом и приносил блокадный кусочек хлеба. Он был дистрофиком, как все жители блокадного Ленинграда, но нес мне свой несъеденный кусочек хлеба. Ему наливали кипяток и говорили, что я сыта. Тогда папа съедал это кусочек хлеба, и мы шли с ним гулять.

В начале мая 1942 года я получила повестку: явиться в военкомат на комиссию. Когда я разделась, врачи замахали на меня руками. Я быстро оделась, в руках у меня была справка - приговор - "Дистрофия II стадии". Я была зачислена на работу в "строительный батальон". И куда нас только не бросали. Как-то, повезли на прополку картофельного поля. Я могла, теперь, досыта есть сырую картошку на поле во время работы. С собой взять, даже несколько картофелин, было запрещено. Рядом с полем находилась воинская часть и солдатам, тоже не разрешалось подходить к этому полю. Такое было страшное и жестокое время. В августе 1942 года наш "стройбат" перебросили на Ладожское озеро, чтобы строить причал для судов. И мы, практически вручную, собирали камни и булыжники по берегу озера, и сбрасывали их в воду в указанном месте - тяжелейший труд. Отлично помню, как в озере плавали целые бараньи туши, попавшие в воду еще зимой с провалившихся под лед машин. Было много соблазна выловить плавающее мясо и съесть его, но оно было уже испорченное. Голод уже так не донимал. Сырая картошка, поспевшая черника, свежий воздух значительно поправили мое здоровье. Осенью 1942 года и зимой 1943 года наш "стройбат" располагался на Петроградской стороне в здании какого-то завода. Наверху жили строители и ремесленники из других областей страны. Теперь мы все вместе занимались сносом деревянных строений на Кировских островах, единственным орудием труда был лом, пила и веревка. Сил не хватало, зимой руки, буквально, примерзали к ледяному железу. Блокадному городу было необходимо топливо, и мы ломали деревянные здания и заготавливали топливо. После такой физической работы на морозе хотелось больше есть, а "котловое довольствие" было настолько скудным, что опять стал донимать голод. Хлеба 500 грамм не хватало. Я давно уже не помнила. Когда у меня перед сном был бы хотя кусочек хлеба, но все же теперь я жила в тепле и ни одна - рядом с такими же голодными и истощенными людьми, как я сама.

Тётя и дядя благополучно пережили блокаду, чему, возможно, помогли два обстоятельства. Во-первых, у них были приличные запасы ценных продуктов (сахар, крупа, тушёнка), а во-вторых, им было совсем близко ходить за водой на Неву (зимой - к проруби). Такая близость к воде, пригодной и для питья и для помывки, стоила для выживания не меньше, чем хлеб. Многие замертво падали каждый день в многокилометровых походах в мороз и пургу за парой бидончиков воды. Лишь некоторые имели большие молочные бидоны, которые можно было крепить на санки и, впрягшись в воз, тянуть драгоценную поклажу.

Воду мы добывали сравнительно легко: от нас до Невы в районе Александро-Невской Лавры было всего около двух километров. Туда мы добирались за час, обратно - за два, и приносили домой воду в алюминиевом бидончике и в трёх кастрюльках, за ручки которых крепились верёвочные дужки. Она почти не проливалась, потому что быстро покрывалась коркой льда. Воды хватало дня на два, а то и на три, если мы экономили на мытье. Дело в том, что нас одолевали вши. Каждый день, склонившись над лучиной или коптилкой, мы очищали швы наших рубашек, а потом вывешивали их за окно на выморозку. Головы вычёсывали по несколько раз на день и подолгу. Выше я упомянул лучину и коптилку. Поскольку электричества с ноября не было, а окна плотно занавешивались старыми одеялами для тепла и светомаскировки, все освещались час-другой свечками, если они ещё оставались, а в основном - коптилками и лучинами. Керосин у нас быстро кончился, и мы стали заготовлять лучины. Ножи наши были очень тупыми, навыков - почти никаких, а ведь приготовить хорошую, "долгоиграющую" лучину - настоящее искусство!

• 
• 
•